— К кому? — переспрашивали мы, заранее предвкушая ее ответ.

— К геологу… ну, знаете… из этих паршивых надувал, которые воображают, будто им все известно про женские внутренности… помнет ваши овалоиды, и пять гиней кошке под хвост…

Какого бы вопроса медицины ни коснулись, Герта была на высоте.

Итак, благодаря Герте и изысканной обстановке кают наше плавание уподобилось путешествию Алисы в Стране чудес и протекало весьма приятно, завершившись в гавани Сиднея, куда «Ванганелла» вошла с большой помпой. Напоследок Герта порадовала нас еще одной выходкой. Одна пассажирка неопределенного возраста всю дорогу гордо выставляла напоказ всем мужчинам свой единственный капитал, чем заслужила крайнее неодобрение Герты. Случилось так, что мы спускались по трапу как раз за этой женщиной, у которой, как говорится, все было впереди. В эту минуту наверху показалось розовое луноподобное лицо провожавшей нас Герты. Она сразу заметила выступавшую перед нами пассажирку, столь щедро одаренную природой (если только это была природа), и брезгливо поджала губы при виде сего зрелища. Потом поглядела на нас и подмигнула.

— Таких накладных желез в Австралии еще не видели, — ликующе прогремела она.

Мы ступили на австралийскую землю в отличном настроении.

Глава четвертая. ЛИРОХВОСТЫ И ДРЕВОЛАЗЫ

Мы полюбили Австралию с первой же минуты и всем сердцем. Если мне (не дай Бог!) когда-нибудь придется навсегда осесть в каком-то одном месте, из всех виденных мною стран я, вероятно, выберу Австралию.

От Сиднея до Мельбурна мы ехали под ослепительно синим небом, расписанным невесомыми облачками. Кругом простиралась выцветшая на солнце волнистая степь с просвечивающей то тут, то там ржаво-красной землей. Словно побелевшие кости, светились в рощах причудливо изогнутые стволы и ветви эвкалиптов. Казалось, будто эти на редкость изящные, красивые деревья исполняют некий фантастический танец. На деревьях постарше кора шелушилась и свисала широкими, напоминающими бороды гирляндами, а свежая кора вблизи отливала розоватым оттенком, словно стволы были вылеплены из живой плоти. Под вечер второго дня мы остановились выпить чаю. Среди необозримой золотистой степи стояла группа мертвых эвкалиптов с ослепительно белыми, точно коралловыми, стволами и ветвями, а между ними извивалась разбитая красная дорога, по которой мы приехали на нашем лендровере. Заходящее солнце наполнило воздух нежной золотистой дымкой, и вдруг, неведомо откуда, явилась стая розовых какаду — шесть птиц упали с неба и сели на сухие ветки над нами. В этом свете, на фоне белых стволов они были невыразимо хороши — белые хохолки, пепельно-серые крылья и дымчато-розовые грудки и головы. Семеня вдоль ветвей мелкими шажками, немного по-ящеричьи (как все представители отряда попугаев), они сверху поглядывали на нас, что-то неразборчиво бормотали и топорщили свои хохолки. А мы сидели неподвижно, словно завороженные, любуясь ими; тогда они решили, что нас можно не опасаться, и слетели на землю этакими облачками розовых лепестков. Медленно прошествовали по красной земле к глубокой автомобильной колее, где поблескивала лужица дождевой воды, и принялись жадно пить. Потом один из них обнаружил в траве какой-то соблазнительный кусочек, и завязалась постыдная драка. Какаду набрасывались друг на друга с раскрытыми клювами, кружили, хлопали пепельными крыльями. Кончилось тем, что вся шестерка стремглав улетела, только белые спинки сверкнули на фоне голубого неба.

Розовые какаду, или, как их здесь называют, гала, относятся к самым мелким, но зато и самым красивым австралийским какаду, и, провожая взглядом птиц, я удивился, как у людей поднимается рука убивать их. А ведь в некоторых районах гала считают вредителями и каждый год отстреливают в огромном количестве.

Чем ближе к Мельбурну, тем сильнее мы зябли, а когда въехали в город, было холодно, как в промозглый ноябрьский день в Манчестере. К моему стыду, такая погода застала меня врасплох. Почему-то я представлял себе Австралию страной вечного солнца, хотя достаточно было взглянуть на карту и сделать простейшие подсчеты, чтобы убедиться, что это не так. Хорошо еще, что в расчете на суровый климат Новой Зеландии мы захватили вдоволь одежды, теперь она нас выручила.

Мы мечтали увидеть и, если представится возможность, снять прежде всего лирохвостов и сумчатых белок. Лирохвосты, на мой взгляд, — одна из великолепнейших австралийских птиц, и я знал, что мельбурнское Управление природных ресурсов создало для них заповедник в Шервудском Лесу. Но ведь если для какого-нибудь животного создан заповедник, это еще не значит, что там его легко увидеть и снять. Тем не менее мистер Батчер, начальник Управления, видимо, был настроен оптимистично, ибо он передал нас на попечение мисс Айры Уотсон, которая занималась лирохвостами и отчетливо знала район их обитания. Айра заказала для нас номер в небольшой гостинице на окраине заповедника, и в одно ясное прохладное утро мы отправились в путь, захватив с собой все снаряжение. Но к тому времени, когда мы прибыли в гостиницу и разобрали вещи, весь мир окутался серым туманом и изморозью, а температура явно упала намного ниже нуля. Мы взвалили аппаратуру на плечи и, дрожа от холода, без большой охоты последовали за Айрой в лес на поиски лирохвостов.

Огромные старые эвкалипты стояли в элегантных позах, кутаясь в рваные шали из шелушащейся коры, а между ними были вкраплены мощные, приземистые древовидные папоротники; их длинные листья пышным зеленым фонтаном вздымались над волосатыми коричневыми стволами. В лесу было сумрачно от тумана, каждый звук отдавался гулко, как в пустом соборе. По извилистой тропе Айра вывела нас на широкую просеку, заросшую папоротниками и кустарником. Мы нашли подходящую полянку, сложили на землю снаряжение и отправились разыскивать лирохвостов.

Сами по себе лирохвосты не так уж и эффектны, скорее, даже довольно бесцветны, вроде самки фазана. Вся их прелесть заключена в хвосте, в двух очень длинных, изящно изогнутых перьях, очертаниями напоминающих старинную лиру. Эта иллюзия тем сильнее, что пространство между лировидными перьями заполнено ажурным узором из тончайших белых перьев, похожих на струны. Когда подходит начало брачного сезона, самцы выбирают себе в лесу участки, которые превращают в «танцевальные залы». Своими сильными ногами они расчищают площадку, причем опавшие листья собирают в кучу в центре, так что получается своего рода эстрада. Затем начинаются брачные игры, и я затрудняюсь назвать более захватывающее зрелище. Хвост и пение — вот два средства, с помощью которых самец старается соблазнить всех дам в округе, и, возможно, они и устояли бы против хвоста, но против такого пения, по-моему, устоять невозможно. Лирохвост — подлинный мастер подражания, и он включает в свой репертуар песни других птиц, да и не только песни, а все звуки, которые ему придутся по душе. Казалось бы, должна получиться какофония, но на самом деле выходит нечто совершенно восхитительное.

Пробираясь через влажные заросли, мы то и дело видели следы лирохвостов

— помет и борозды от когтей на подстилке; это нас ободряло. Затем нам попалась и «танцевальная площадка». Меня поразили ее размеры — она была около двух с половиной метров в поперечнике, а высота «эстрады» посередине составляла приблизительно восемьдесят сантиметров.

— Это одна из площадок Спотти, — объяснила Айра. — Он у нас один из самых старых и самых ручных. Я на него особенно рассчитывала, его намного легче снимать, чем других.

Но пока что не было видно ни Спотти, ни других лирохвостов. Вскоре мы дошли до лощины, где древовидные папоротники росли в окружении огромных валунов, облаченных в зеленые шубы из меха. По дну лощины, журча, бежал ручеек с крохотными белыми пляжами в излучинах. И вот тут-то, идя вдоль ручья, мы увидели первого лирохвоста. Айра, возглавлявшая нашу колонну, вдруг остановилась и подняла вверх руку. Мы тихонько подошли к ней, и она показала на малюсенький пляж метрах в пятнадцати от нас. Там на песке, чуть наклонив голову набок, стоял лирохвост и смотрел на нас большими, блестящими темными глазами; его огромный хвост был подобен пышному кружевному жабо. Наконец лирохвост решил, что мы вполне безобидны, покинул пляжик и грациозно зашагал между толстыми стволами древовидных папоротников, то и дело останавливаясь, чтобы энергично поскрести подстилку своими мощными ногами. Мы было последовали за ним в надежде, что он свернет и выйдет на просеку, так как в лощине было слишком темно для съемки, но он весь ушел в добывание пищи и продолжал углубляться в чащу. Впрочем, уже то, что мы все-таки увидели лирохвоста, нас чрезвычайно воодушевило, и мы вернулись на просеку в приподнятом настроении. Согревшись горячим кофе, мы разделились и начали обследовать опушку леса вдоль просеки.