Наконец-то кеа оказались в пределах досягаемости наших камер. А какое замечательное представление они устроили! Поглощали в огромных количествах хлеб с маслом, бегали по водосточным желобам, повисали вниз головой и кричали, потом по очереди начали съезжать по скату крыши, словно дети с горки. И опять кричали, горланили, ели хлеб с маслом, даже попытались, — правда, безуспешно — сорвать с лендровера брезентовый верх. Когда пернатым механикам наскучила эта затея, двое из них, взлетев с машины, принялись кричать «кеа!» в окна спящих постояльцев, а остальные в это время разрушили замысловатое сооружение из картонных коробок у черного хода. Необузданные, шумные, озорные — ну просто неотразимые птицы… Глядя, как два кеа, вымазав клюв маслом с крошками хлеба, дерутся за очередь скатиться с крыши, бранят друг друга, взъерошив хохолок и хлопая крыльями, так что оранжевая подкладка горит на солнце, превращая их в ожившие костры, я думал о том, как жаль, что этих обаятельных птиц многие в Новой Зеландии считают врагом общества номер один. Дело в том, что кеа пристрастились к салу домашнего животного, которое новозеландцу дороже родной матери: овцы.

Спору нет, найдя овечью шкуру или тушу, кеа не упустит случая попировать, но фермеры уверяют, будто дело этим не ограничивается, будто птицы нападают на живых овец и убивают их ради сала. Достоверные случаи действительно отмечены, но никто еще не исследовал, все ли кеа ведут себя так и в самом ли деле они причиняют такой ущерб, как это утверждают фермеры. Но попробуйте сказать об этом овцеводу, да еще добавьте, что, по-вашему, не жаль потерять несколько овец ради удовольствия иметь соседями кеа, — и можете вызывать «скорую помощь». И тем не менее кеа — большой, красивый, шумный, озорной и своенравный кеа — олицетворяет край диких гор, Новую Зеландию. Этим веселым чудаком и безобразником надо гордиться. А вместо этого (и так ведь бывает со многим, что украшает нашу жизнь) его нещадно преследуют и убивают всюду, где только застигнут.

В качестве прощальной виньетки из Новой Зеландии предлагаю вам такую картину: на заднем плане — гора Кука с обтрепанной по краям шапкой розового снега и лениво ползущими по склонам клочьями утреннего тумана, который мягко обволакивает скалы и скрывает шрамы после недавних обвалов, а на фоне горы стремительно летят энергичные птицы — только крылья вспыхивают огнем на солнце да веселые звонкие крики «кеа… кеа…» раздаются между седых скал.

Часть вторая. ЧЕРДАК МИРА

ПРИБЫТИЕ

Славный, надежный корабль «Ванганелла», на котором мы отплывали из Новой Зеландии, несомненно, одно из самых очаровательных судов, на каких мне когда-либо приходилось путешествовать. Поразмыслив, я пришел к выводу, что «Ванганеллу» проектировала какая-нибудь прижимистая кинокомпания, которая стремилась объединить на одном судне возможно больше различных стилей и эпох, начиная с елизаветинской и кончая двадцатыми годами нашего столетия с их гладкой, лишенной всяких украшений мебелью (не были забыты и худшие образцы эпох, носящих имя французских королей или английских Эдуардов). Куда ни пойди, всюду двери с надписью «Тюдоровские покои», или «Пальмовый уголок», или еще что-нибудь в этом роде, а откроешь — и в самом деле и «Тюдоровские покои» или «Пальмовый уголок»! Стоило сесть на этот корабль хотя бы ради того, чтобы увидеть мозаичные колонны в столовой, подкупавшие своей откровенной вульгарностью. На этом судне, которое словно привиделось в кошмаре специалисту по интерьерам, мы и познакомились с Гертой.

После обеда, досыта налюбовавшись мозаичными колоннами, мы пошли пить кофе в некое подобие Шекспировской библиотеки — кругом сплошные дубовые балки и подшивки «Панча» в пожелтевших переплетах — и наметанным взглядом принялись изучать наших спутников по плаванию. После нескольких лет морских путешествий у вас вырабатывается своего рода шестое чувство, вы легко определяете, кто из пассажиров будет на всех нагонять тоску, кто возьмет на себя роль затейника и так далее. После долгого, внимательного изучения сидящих за столиками я повернулся к Джеки.

— Здесь есть только один стоящий человек, — твердо сказал я.

— Кто именно? — спросил Крис, который был новичком в этой игре.

— Она сидит вон там, под тюдоровской жаровней.

Осмотрев мою избранницу, Крис и Джеки удивленно повернулись ко мне. Их можно было понять, потому что на первый взгляд она смахивала на одетого во все розовое гиппопотама средних размеров с волосами цвета переспелой ржи. Унизанные кольцами короткие толстые пальцы держали рюмку с жидкостью, которая, на мой взгляд, смахивала на джин, а устремленные в пространство круглые голубые глаза были густо так подведены, что придавало всему лицу что-то кукольное.

— Ты спятил! — убежденно произнес Крис.

— Просто он не может устоять против блондинок, независимо от их комплекции, — объяснила Джеки.

—А вот увидим, кто прав.

И я подошел к своей избраннице, уныло созерцавшей дубовые балки.

— Добрый вечер, — сказал я. — Извините, нет ли у вас огня?

— На кой черт он вам нужен? — полюбопытствовала она. — Пять минут назад я видела, как вы прикуривали вашу паршивую сигарету от зажигалки.

У нее был низкий голос глухого тембра, который достигается многолетней обработкой голосовых связок джином. Я понял, что недооценил бдительность моей новой приятельницы.

— Просто вы мне понравились, — признался я, — и мне захотелось выпить с вами.

— Господи, подъезжать ко мне, в моем-то возрасте… Нахал, да и только, — игриво сказала она.

— Вы не беспокойтесь, — поспешно произнес я. — Я не один — там, за столиком, моя жена.

Она малость развернула свои могучие телеса и вытянула шею, чтобы получше рассмотреть наш столик, закрытый от нее широкими листьями на редкость непривлекательной аспидистры.

— Так и быть, — сказала она, и ее лицо осветилось озорной и неожиданно милой улыбкой. — Я выпью с вами… Вы хоть на живых людей похожи… А то здесь на корабле кругом одни паршивые дохляки…

С этими словами дама в розовом поднялась на ноги и пошла враскачку впереди меня. После церемонии взаимных представлений она с трудом втиснулась в кресло, добродушно улыбаясь. Как только принесли напитки, она схватила свою рюмку и подняла ее вверх.

— Ваше здоровье!

Она сделала добрый глоток, подавила негромкую благородную отрыжку, вытерла рот лоскутком, который некогда был кружевным платочком, и села поудобнее; я понял, что теперь только динамит сдвинет ее с места.

— Хорошо, когда есть компашка, — заговорила она так громко, что ее слова вполне могли разобрать за соседним столиком. — Я уже думала, что тут собрались одни ублюдки тупоголовые, как вы ко мне подошли.

С этой минуты успех нашего плавания на «Ванганелле» был обеспечен. Герта превзошла все мои ожидания. Трижды замужем, ныне вдова, она за те годы, что жила в Австралии, перепробовала все мыслимые профессии, и среди них такие контрастные, как медицинская сестра и буфетчица.

В последнем качестве она заслуженно преуспела и теперь сама владела баром в одном из глухих уголков Австралии. Но больше всего нас потрясли ее медицинские познания. Мне кажется, что несчастный врач, который нанял Герту, вскоре очутился на грани нервного расстройства, ибо она твердо считала, что он никудышный диагност и что все его предписания основывались на неквалифицированных диагнозах и поверхностном представлении о том, как функционирует человеческий организм. Зато ее речь обогатилась великолепным набором нелепиц, в которых угадывались термины, услышанные ею от своего незадачливого хозяина.

— Никакой уверенности в себе у него не было, — доверительно рассказывала она нам. — Чертовски славный малый, но тюфяк тюфяком. Я ему всегда говорила: у вас, говорю, шеф, никакой уверенности в себе, всегда паршивую овцу к другим посылаете. Вот приходит женщина, которая не сумела уберечься. Обыкновенное дело, скажете вы, так нет же, он ее посылает к геологу.